Корпус обреченных (СИ). Страница 2

— Именно тогда они обо всем и договорились! — Воскликнул Павел. — Может, даже специально меня усыпили, чтобы…

Шереметева просто закрыла лицо ладонью, словно стыдилась происходящего. А Мещерский из «Четверки» возвел очи горе, явно мечтая оказаться в другом месте.

— Любезный Павел Дмитриевич, поверьте, если двое людей захотят о чем-то договориться, они легко могут сделать это на глазах других людей, не нарушая традиций и этикета. Например, во время танца. Или прогулки на публичном мероприятии. Что же до ваших обвинений в том, что я выкрал девушку, то я, мой водитель и охранник — к слову, из Зимнего, могут подтвердить, что Екатерина Дмитриевна добровольно покинула дом, без принуждения села в автомобиль, — я взглянул на Шереметеву, — и своими ногами зашла в кабинет ее превосходительства.

Глава Спецкорпуса коротко кивнула.

— Екатерина Дмитриевна просила у меня защиты и помощи в исполнении своего намерения вступить в ряды курсантов. И с тех пор, насколько я могу судить, ее высочество не передумали. Обвинять Николаева не в чем. Я увидела в нем лишь друга и помощника Екатерины Дмитриевны. Пожалуй, единственного человека помимо самой себя, который прислушался к ее чаяниям.

А зале повисла звенящая тишина.

Я не ослышался? Только что Шереметева встала на мою защиту⁈ Даже матушка приподняла брови в изумлении. В Совете все помнили, как Персидская фурия когда-то топила моего отца. А тут такое. И ведь мы даже книжку еще ей не предложили…

— Его светлость помог моей дочери сбежать из родного дома! — настаивал Дмитрий Павлович.

— И какой же закон я нарушил, ваше высочество? Она совершеннолетняя и вправе подавать любое прошение.

— Закон императорской семьи! Но вам, не принадлежащему к нашему Дому, конечно же, этого не понять.

Матушка лишь сверкнула глазами в ответ на шпильку дальнего родственника.

— Тишина! — прогремел великий князь. — Судя по тому, что случилось дальше, его светлость куда больше Романов, чем ваш сын! По крайней мере, он способен держать себя в руках и не применял боевую магию в общественном месте.

Только это напоминание заставило Павловича притихнуть.

— Напоминаю, сегодня решается вопрос о том, кто из двоих ваших отпрысков отправится в Спецкорпус.

— Ваше императорское высочество, — Дмитрий Павлович резко сменил тактику и перешел на умоляющий тон. — Здесь вовсе нечего решать! Мою дочь готовили к другой службе — династическому браку, светской жизни и воспитанию детей. Она вообще не приспособлена к жизни курсанта! В то время как мой сын имеет всю необходимую подготовку. Я прошу вас лишь смотреть на ситуацию здраво!

Шереметева словно невзначай переглянулась с Мещерским. Глава «Четверки» подался вперед.

— В этом беда, Дмитрий Павлович. Ваш сын грубейшим образом нарушил закон, применив боевое заклинание против… Екатерины Дмитриевны или Алексея Иоанновича — это не имеет значения. Важно то, что тому было множество свидетелей, и, как бы вы ни пытались, замять дело не получится. Вашему сыну будет предъявлено обвинение, будет судебное решение и наказание.

— А закон о Спецкорпусе запрещает принимать на службу курсантов, имеющих подобное прошлое, — добавила Шереметева. — Статья восемнадцать, часть третья. Без обид, почтенные Советники. Вы сами подписали этот закон.

А она все-таки не пальцем деланная, эта Шереметева. Таки смогла продавить через Мещерского. Подобными нарушениями занималась как раз «Четверка» — любые магические провинности проходили через них. Не знаю, как генерал-лейтенанту удалось договориться с Мещерским, но свое она получила.

Теперь было понятно, чего это глава Павловичей скакал по личным встречам — пытался замять косяк своего сына. Но не вышло.

Секретарь Рюмин тем временем рылся в электронном планшете, и, найдя нужный документ, передал аппарат дяде Федору.

— Все верно, ваше императорское высочество. Вот, статья восемнадцатая. К соисканию не допускаются…

Великий князь лишь скользнул взглядом по тексту — я понял, что он давно все знал. И наверняка накануне Павлович пытался убедить его на высочайшем уровне ходатайствовать за провинившегося Павла. Но почему-то великий князь решил не вмешиваться. Слишком дальняя родня? Или Федора Николаевича они тоже достали своей заносчивостью, и так он решил поставить зарвавшихся князей крови на место?

— Что ж, господа, — с легкой театральностью вздохнул глава Совета и поднялся. — Против закона не пойдешь. С учетом обстоятельств, оправдательного приговора для Павла Дмитриевича не будет, я верно понимаю, Василий Павлович?

Мещерский кивнул.

— Да, ваше императорское высочество. С учетом того, что подобный инцидент произошел впервые, Павел Дмитриевич отделается штрафом. Однако решение Дворянского суда будет обвинительным, поэтому он получит запрет на поступление в Спецкорпус и ряд других училищ.

Вот так, собственными руками, люди режут себе крылья. Сдержись тогда Павел, не стань он лезть в бутылку, все вышло бы иначе. Главным позором Павла в глазах света станет не его приговор, а то, что он вообще допустил подобную ситуацию.

Это же какой скандал намечается. Наследник князя крови — и такое учудил. Чай, не барон какой-нибудь. Романов, пусть и седьмая вода на киселе.

К слову, обычно после подобных скандалов, таких провинившихся еще сильнее отдаляют от кормушки. Режут финансирование, лишают шефства над полками и благотворительными заведениями, неохотно приглашают на мероприятия… В общем, невесело придется Павлу. Придется подождать годик-другой, пока все уляжется.

— Поэтому сегодня от имени государя будет подготовлено высочайшее дозволение Екатерине Дмитриевне вступить в ряды Специального Его Величества Корпуса, — заключил, словно забил последний гвоздь в гроб, дядя Федор. До начала службы Екатерина Дмитриевна может выбрать, где оставаться.

Кати, казалось, не верила своим ушам. Девушка поднялась под одобрительные взгляды Шереметевой и моей матушки.

— Благодарю, ваше императорское высочество! — она поклонилась. — Благодарю почтеннейших советников!

Что ж, вот это была победа. Первая серьезная победа Катерины. Но она должна была понимать, что с этого момента стала для своей семьи врагом. И если я хоть что-то понимал в людях, то свои же отец и брат начнут ей мстить. Да и матушка присоединится как пить дать.

Настоящая борьба Кати Романовой только началась.

— Благодарю всех за присутствие! — великий князь жестом попросил удалиться всех, кто не являлся постоянным членом совета. — Анна Николаевна, я попрошу вас задержаться.

Матушка кивнула и попросила меня дождаться ее в холле. Пропустив вперед раздавленных Павловичей, я оказался в тройке с Кати и Шереметевой. Девушка была готова лопнуть от радости и держала себя в руках из последних сил.

Едва мы оказались в холле, Шереметева резко ко мне обернулась.

— Николаев, на пару слов.

Интересно.

Кати присела на диванчик, а мы с будущим командиром отошли к окну. Все это время Шереметева без стеснения меня разглядывала. Да и я смог получше ее разглядеть.

Когда-то была хороша собой. Сейчас тоже все было не так плохо, но несколько шрамов, которые она не пожелала сводить, много седины в волосах, ледяной взгляд и военная выправка не добавляли графине шарма.

— Вы меня впечатлили, Николаев, — глядя мне прямо в глаза, сказала Шереметева. — И полностью пошли в мать.

— Приму это как комплимент.

— Это констатация факта, Николаев. За помощь девушке спасибо. Она рассказала, что вы предложили ей этот вариант.

— Но переживаю, что не выдержит.

Шереметева улыбнулась.

— А вы уверены, что сами выдержите?

— Это угроза, ваше превосходительство?

— Предостережение. Нужно быть отчаянным человеком, чтобы рваться служить в место, о котором ничего не знаешь. Девушку я могу понять — у нее было мало альтернатив. Но вам-то это зачем, Николаев?

Я улыбнулся.

— Может, я просто хочу показать вам, что Николаевы бывают разными?